Столичный Молодой театр представил интернациональную премьеру «Той, Тот и другие» – результат совместных бдений с венгерским режиссером Беллой Меро. Абсурд творческой группе удался.
Киевский Молодой театр уже не первый год является лидером в продвижении международного интерактива не в фестивальном, а повседневном режиме работы. Если уж к нам и залетают некоммерческие театральные проекты, то чаще всего пристанище они находят именно под его крышей. И новая премьера «Той, Тот и другие» в постановке венгерского режиссера Беллы Меро стала очередным подтверждением реноме театра, открытого для культурного диалога.
Совместный украинско-венгерский проект стал продолжением сотрудничества Станислава Моисеева с венгерским театром им. Йокая. В 2008 году главный режиссер Молодого театра был приглашен в Венгрию, где поставил «Женитьбу» Николая Гоголя. Премьера спектакля состоялась в рамках инициированного театром им. Йокая проекта «Центральноевропейский театральный круг», главная идея которого – презентация творческих достижений семи соседних стран (Украины, Венгрии, Австрии, Хорватии, Румынии, Словакии и Сербии). Понятное дело, такие масштабные интеркультурные дилогии Молодому театру пока не по карману. Поэтому приглашение им на свою площадку венгерского режиссера Беллы Меро стало своего рода компромиссным вариантом ответного гостеприимства.
Пьеса «Той, Тот и другие» всемирно известного венгерского сатирика и абсурдиста Иштвана Эркеня является авторской адаптацией для сцены его повести «Семья Тотов». Абсурд, представленный в произведении венгерского классика, заметно отличается от того, что знаком нам по текстам представителей западноевропейской ветки этого направления (Ионеско, Беккет, Аррабаль). Абсурдизм в тексте Эркеня произрастает из острой социальной сатиры и политической карикатуры, возведенных в энную степень. История семьи Тотов начинается, как задорный анекдот, по своему духу схожий с «Похождениями бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека. Именно к этим узнаваемым образам апеллируют в художественном решении спектакля художник-постановщик Владимир Карашевский и художник по костюмам Лариса Чернова: их герои – будто ожившие иллюстрации «Швейка». Однако шаг за шагом шаржевые наброски семейных будней незаметно гиперболизируются в гротескные метафоры, выводящие повествование далеко за пределы здравого смысла.
Семья ничем не примечательных, безобидных бюргеров Тотов (Ярослав Чорненький, Тамара Яценко, Ивана Бжезинская) живет в маленьком курортном городке. Их устоявшийся быт нарушается прибытием неординарного гостя: к Тотам приезжает майор (Игорь Портянко), начальник их сына, призывника времен Второй мировой войны с целью восстановить свои нервные ресурсы, «истощенные постоянными партизанскими набегами». В благополучной рекреации майора семья видит способ улучшить условия прохождения службы своего сына. Всеми возможными и невозможными способами пытаются Тоты умаслить майора, однако достижение его душевной гармонии дается бюргерам непросто – почетный гость откровенно безумен. Мало того, что его обуревает паранойя, мания преследования и комплекс Наполеона, неспокойный гость имеет склонность к ночным бдениям «за каким-нибудь полезным занятием». Сумасшествие майора становится проблемой не для него, а для окружающих. Угождая своему гостю, семейство Тотов безропотно подчиняется всем его безумным капризам. Они не гнушаются ни унижения, ни лжи, ни потери человеческого достоинства, провоцируя тем самым самодурство мелкого тирана.
В образе майора, с одной стороны, узнается пародия на Адольфа Гитлера и тех, кто позволил прийти ему к власти, с другой – обнаруживается сходство с фабулой гоголевского «Ревизора». Однако, в отличие от мизантропического паноптикума Гоголя, персонажи Эркеня имеют серьезное оправдание своего неприглядного поведения – Тотами движет любовь к сыну, ради которого они готовы на все. Происходящее безобразие так бы и осталось фарсом и комедией абсурда, если бы в конце первого действия зрители не узнали от дурачка-почтальона (Валерий Легин) новость о смерти любимого сына Тотов Дюлы. Полоумный почтальон взял за правило читать всю корреспонденцию поселян и новости доставлять избирательно. Так вот и телеграмму, извещающую о смерти Дюлы, он не счел нужным отдавать родителям. На фоне этого обстоятельства разрастающийся в жизни Тотов абсурд обретает совершенно новое звучание, а действия их теряют остатки смысла.
