Актер и режиссер Александр ИГНАТУША: «В Америке я работал уборщиком в супермаркете, собирал в ресторане посуду, крыл крыши… Чуть Богу душу не отдал»
Ольга КУНГУРЦЕВА
По-хорошему к своим 50-ти годам артист Александр Игнатуша должен был сыграть много ярких ролей и поставить не менее яркие спектакли — природа сполна наделила этого человека талантом. Но судьба внесла свои коррективы. Сегодня артист народа Украины, как Саша сам себя называет, начинает жизнь заново.
«РЯЗАНОВ ОБОЖАЛ ПОВТОРЯТЬ, ЧТО ВСЕ ЕГО СТУДЕНТЫ БЕЗДАРИ»
— В начале 80-х театральный Киев взорвал мюзикл «Сказка про Монику», поставленный Виталием Малаховым на сцене Театра Леси Украинки. Достать на него билеты было столь же нереально, как и на культовые спектакли Таганки. Роли Юлюса из «Моники», Пети Трофимова из «Вишневого сада» стали лучшими в вашем послужном списке. Казалось бы, главное отныне — ни в коем случае не опускать планку, а вы, наоборот, бесследно исчезли. Куда и почему?
— Сегодня трудно определить, насколько правильным оказался тот мой выбор. От добра добра не ищут, я же решил многое в судьбе изменить. Поначалу мне было уютно, даже комфортно служить в Театре имени Леси Украинки. Но из коллектива ушел Виталий Малахов, который создал свой театр. Вслед за ним Русскую драму покинул Анатолий Хостикоев, началось активное выживание режиссера Ирины Александровны Молостовой, и выяснилось, что в творческом смысле дружить мне не с кем. Чтобы оставаться творчески независимым человеком, я решил уехать в Москву поступать на Высшие режиссерские курсы в мастерскую Эльдара Рязанова. Как ни странно, мне это удалось.
— Насколько я знаю, вы дружны с Виталием Малаховым. Почему не ушли вместе с ним в его принципиально новый, экспериментальный Театр на Подоле?
— Он меня не приглашал.
— Неужели сложно было самому напроситься?
— Именно в этом и кроется актерская зависимость. Я не умею сам за себя просить. Сами посудите: к примеру, я режиссер, снимаю кино. В один прекрасный день является друг и заряжает: «А почему, собственно, ты меня не снимаешь?». Отвечаю в его же манере: «Да потому, что нет для тебя роли». Возможно, Виталик Малахов руководствовался тем же принципом. Григорий Александров обязан был снимать Любовь Орлову, а Малахов мне ничем не обязан — я не сват, не брат, тем более не супруга.
Не скрою — конечно, обида была. Но что я мог поделать? Мы с Виталием продолжали общаться, приятельствовать. Я и сегодня по договору работаю у него в спектакле.
— Заявление об уходе из Русской драмы вы написали при Михаиле Юрьевиче Резниковиче. Неужели он не предложил передумать и остаться?
— Наоборот, он меня и выгнал.
— За аморалку?
— Если бы! Из-за недоразумения. Я прекрасно знал, что до определенного числа не занят ни в одном спектакле. Уехал на съемки в Белоруссию, о чем заранее предупредил руководство. А меня взяли и на день раньше ввели в график. Это явно была подстава. Тут же собрали судилище. Я как мог отбивался, поскольку считал себя не виноватым. Все без толку — в этой ситуации надо было кого-то показательно наказать. В конце концов психанул, ушел. На мою роль в «Снежной королеве» нашли другого актера. Впрочем, когда он сломал ногу, позвонили, попросили подменить.
— Но вы же были уволены!
— Да ради Бога, висела на доске какая-то бумажка. Одну фамилию зачеркнули, другую вписали… Я отнесся с пониманием, поскольку к тому времени уже был слушателем курса в мастерской Эльдара Рязанова.
 В молодости любое море… по щиколотку. Кадр из фильма «Ар-хи-ме-ды». Игнатуша — крайний справа |
— Вы не сомневались, что сумеете стать не второстепенным — хорошим режиссером?
— Рязанов мог дать определенные азы, фундамент… И бумажку о полученном образовании. На Высших режиссерских курсах преподавали лучшие из лучших — Рязанов, Михалков, Лотяну, Панфилов, Митта… Разве можно было упустить такой шанс?
Это были два года активного стационара — шесть пар в день. Хотя Эльдар Александрович появлялся на занятиях крайне редко, держал нас в ежовых рукавицах, был нетерпим к любым ошибкам. За два года мы, 28-летние дядьки, ни одной лекции не пропустили, ни разу не выпили. Разве что, играя в футбол, пару окон в общежитии высадили.
Рязанов очень скуп на похвалы, зато публичной порке подвергал студентов регулярно: «Бездарь», «Непрофессионал», «Чужое место занимаешь!». Лишь раз, увидев мою 15-минутную курсовую работу «Визит», в которой снялись Нина Русланова и Александр Филиппенко, подошел и, помявшись, похлопал по плечу. Вот и вся оценка.
— Присутствовало некое высокомерие: дескать, понаехали провинциалы?
— И такое случалось. Расстались мы тепло, но без сюсюканья. Жаль, нет ни одной совместной фотографии — не принято было сниматься на память с наставниками. Правда, есть книга с автографом, которую я купил и попросил его подписать. Ни разу я не почувствовал с его стороны того отеческого отношения, которое отличает наших добрых, мудрых и корректных киевских преподавателей.
Помню, Рязанову жутко не понравилась моя курсовая работа по рассказу Сомерсета Моэма. Чехвостил и в хвост и в гриву. Он обожал повторять, что все его студенты — бездари. Глеб Панфилов за меня и вступился. Рязанов в сердцах крикнул: «Так берите его к себе на курс!». — «Ну и возьму», — спокойно ответил Панфилов. Временами жалею, что не перешел тогда к Глебу Анатольевичу. Не могу сказать, что молился на Рязанова, просто в те годы мы были очарованы его «Иронией судьбы». Хотелось снять нечто столь же романтически-лирическое, красивое…
«ЧТОБЫ ПРОКОРМИТЬСЯ В НЬЮ-ДЖЕРСИ, Я ЛБОМ ДОЛБИЛ БЕТОН»
— Не верю, что человек, которому под 30, может спокойно переносить моральные оплеухи, терпеть обиды. Что мешало хлопнуть дверью, перейти к другому преподавателю?
— Я приехал в Москву учиться, а не права качать. А так, как вы советуете, поступил наш однокурсник Стас Намин, который занимался у Эмиля Лотяну. Стас решил сделать работу по актерскому мастерству левой ногой. Чтобы отделаться от нее побыстрее, пригласил в малюсенькую аудиторию Борю Моисеева вместе с трио «Экспрессия», те ногами подрыгали, на полу повалялись. Увидев этот кошмар, Лотяну взорвался. Намин, который, на минуточку, внук Анастаса Микояна, грубо оборвал наставника: «Значит, так, молдаванин, я тебе обещаю: уже завтра в Москве духу твоего не будет». Действительно, в течение нескольких лет тот в столице не преподавал.
У меня же папа не Микоян — Федор Иванович Игнатуша, царство ему небесное. Поэтому какой смысл возмущаться?
У Рязанова были любимчики. К примеру, он обожал Вагифа Мустафаева из Баку (лично мне юмор однокурсника казался ниже пейджера). Так вот, именно его Эльдар Александрович взял ассистентом в свой «Жестокий романс». Остальным позволили разве что издали посмотреть на пробы Гузеевой. Ни разу специально не пригласили: «Ребята, завтра приходите. Будет интересно»… Хотя, возможно, я был максималистом.
— На Высших режиссерских курсах вы учились вместе с Анатолием Матешко. Он работает много и успешно — два сериала про «Буржуя», «Критическая масса», «Даша Васильева», «Усадьба»… Отчего вы заметно отстаете от сокурсника?
— Не деликатничайте: не отстаю — вообще ничего не снимаю. После дебютной работы «Ордань» и полнометражной ленты «Цвiтiння кульбаби» я взялся осваивать новую тему. В 1991 году, когда у нас в стране все начало кардинально меняться, снял документальный фильм про Украинскую автокефальную православную церковь. На работу нас благословил Святейший Патриарх Мстислав, который был гражданином Америки. Ознакомившись с материалом, владыка предложил закончить съемки в Соединенных Штатах. Мы с оператором на три недели укатили за океан. Когда работа была завершена, я собирался там же продать фильм. Увы, коммерсант из меня оказался никакой.
Встретил я в Америке украинцев американского происхождения, представившихся как «Дзюба энд Ковальчук корпорейшн». Их «корпорейшн» заключалась в двух визитках и одном телефоне. Ребята снимали на пленку свадьбы и тому подобные халтуры, но считали себя профессиональными кинематографистами. Они пообещали заняться продажей нашего кино, и я отдал им мастер-кассету… Сразу оговорюсь: эти люди ничего не собирались красть, просто взялись за дело, в котором ни ухом ни рылом. Правильно сказал мой старший товарищ Юрий Мацик: «Человек, который специально хочет навредить, в жизни не навредит так, как человек, который желает помочь, да не умеет».
Вместо того чтобы проехаться по городам, где проходили съемки, организовать там премьеры и продать кассеты, «корпорейшн» зачем-то разослала туда по пять-десять экземпляров. Их моментально раскупили, тут же наштамповали копии… После этого на наших бизнес-планах можно было ставить крест. Когда я начал звонить по городам, где проводились премьеры, люди сокрушались, что автора фильма на показах не было: мол, фильм хороший, зритель принял его отлично. Поняв, в чем дело, они сочувствовали. Увы, поезд ушел.
Было до слез жаль двух лет съемок в Украине и в Америке, поэтому два следующих года я пытался через адвоката вернуть права на свое кино. «Корпорейшн» уперлись рогом: дескать, они потратили на телефонные переговоры 100 долларов, поэтому стали полноправными компаньонами.
После нескольких месяцев нервотрепки и разборок я добился лишь одного — запрета на продажу фильма за рубежом. В конце концов мне вернули две коробки с кассетами. Вот только зачем они теперь были нужны? Разве что оправдаться перед сопродюсером Виталием Сулимой: дескать, вот она, продукция, в ящиках пылится. Мы не получили ни денег, ни толкового резонанса — ни-че-го! Более того, на бориспольской таможне за ввоз груза с меня затребовали 600 долларов. Как ни объяснял, что я — автор, что на кассетах моя фамилия, — без толку. Не выдержал: «Бог с вами! Забирайте».
Шел уже 1995 год. В Украине начали создаваться новые независимые студии, телеканалы вроде «1+1» Александра Роднянского. Руководство искало профессионалов. Слава Богу, многие мои друзья, такие, как Анатолий Матешко, оказались в нужное время в нужном месте. А я… А я в это самое время лбом долбил бетон, чтобы прокормиться в американском штате Нью-Джерси.
«СОВЕТСКОЙ ПОЛУИНТЕЛЛИГЕНЦИИ КРЫТЬ АМЕРИКАНСКИЕ КРЫШИ ПРОТИВОПОКАЗАНО»
— Что вам мешало вернуться?
— Чтобы достойно завершить борьбу за фильм, надо постоянно пребывать в Америке, а значит, работать. Конечно, я пытался заниматься своей основной профессией — стажировался в бродвейском театре «Ла Мама», изучал мюзиклы, заводил новые знакомства. Ну а работал везде, где было можно. Вернее, там, где черные почему-то отказались. К примеру, служил басс-боем. В обязанности этого человека входит следовать тенью за официантом и собирать посуду. Но я — хлопец большой, чувствовал себя, словно слон в посудной лавке. Пару раз перевернул лотки с тарелками и, пока хозяева не успели применить карательные меры, уволился подобру-поздорову.
Затем в качестве чернорабочего крыл крыши. Помнится, чуть Богу душу не отдал. Жара +40, горячая смола, я сдуру еще и технической воды выпил, отравился. Словом, советской полуинтеллигенции крыть американские крыши противопоказано. Устроился ночным уборщиком в супермаркете. Но самой приятной оказалась последняя работа — помощник столяра в огромнейшей мастерской. Было легко, даже интересно. Я с детства люблю возиться с деревом, к тому же с хозяином мы отлично поладили.
— Жалеете, что впустую потратили три года?
— Жалею. Ведь в 1996 году мне пришлось начинать жизнь с нуля. Сейчас нахожусь где-то на цифирке «3-4». По годам подхожу к собственному семилетию, скоро в школу отправлюсь, в первый класс. Недавно выпустил компакт-диск «Бiлий вовк», на котором предстал автором и исполнителем собственных песен.
— Не думаете о постоянной службе в театре?
— Так ведь надо найти такую труппу, в которой хотелось бы работать. В Театре Франко и без меня много отличных артистов, я в их компанию, возможно, не впишусь. В Театр имени Леси Украинки сам не хочу, хотя до сих пор считаю его родным домом. В Театр на Левом берегу далеко ездить, это для меня некая Азия. Еще Геродот считал, что Европа доходит аккурат до Днепра. У Виталия Малахова свои планы. Правда, по договору играю в его театре спектакль «В степях Украины». Работал у Алексея Кужельного в театре «Сузiр’я», но мне кажется, что небольшие коллективы — это, скорее, хобби.
— Итак, что мы сегодня имеем? Человеку 50, у него два образования — актерское и режиссерское, большой жизненный опыт и… никакой постоянной работы?
— Ну почему же? Я занимаюсь телерекламой, особенно пива, озвучиваю фильмы на канале «1+1», главное — пишу песни, недавно выпустил книгу стихов моей мамы — Екатерины Бойко-Игнатуши.
— Можете наступить на горло собственным амбициям и напроситься на пробы?
— А я, если приглашают, всегда прихожу. Довольно много снимаюсь, но в небольших ролях. Ничего не попишешь — бал у нас правит Москва, главные роли россияне своим отдают. У московских актеров другая занятость, ритм, гонорары. Те же Маковецкий, Куценко, Машков нарасхват. Они постоянно заняты в театре, кино. В свои хорошо за 40 ребята в отличной форме — фехтуют, стреляют, скачут. А у нас тишина, покой, размеренная жизнь без зигзагов, взлетов, падений. Конечно, обидно, но… Все равно без предварительного звонка никуда не пойду. Я все-таки звезда, правда, какая-то тусклая.
Реклама кормит, и неплохо. Я даже умудряюсь вкладывать деньги в собственные небольшие театральные проекты. Но есть и более глобальные планы. Например, с близким другом Сергеем Маковецким подали заявку на телеканал «Интер». Хотим под Новый год показать двухсерийный фильм по рассказу польского писателя Ежи Ставинского. Я в нем значусь как автор сценария и режиссер, а Сережа хочет сыграть главного героя. Это симпатичная история о поисках любимой, сбежавшей от суженого аккурат на Новый год.
— И все же, несмотря на оптимизм и радужные планы, меня не покидает ощущение: что-то в вас надломилось.
— Как говорит мой друг и наставник — артист Валерий Бессараб: «Так, как человек сам себе может навредить, ему никто не напакостит». У меня нет желания искать внешнего врага. Ну остался бы я служить в Театре имени Леси Украинки, и что толку? Был бы сегодня толстым народным артистом Украины, шастал шаркающей походкой по театральным коридорам, вел сытую, кошачью жизнь. Возможно, был бы счастлив. Так я и без этого вполне самодостаточен, доволен жизнью.
Не буду утверждать, что в 50 жизнь только начинается. Да, я многое разбазарил, разбросал, пропустил. Но еще надеюсь сделать если не все, то очень и очень много. Бог дал мне талант, а значит, не имею я права зарыть его в землю.
